Вообще-то, котолюду Песку нет дела до человеков-Виверн и их дурацких праздников. Они и праздновать толком не умеют − ни оргий, ни разнузданных плясок у костра.

Но сейчас все изменилось.
Потому что молодой лорд Тальшан, за которого Песок готов драться с кем угодно, научил его читать.
Сам-то он целыми днями в библиотеке, а верному охраннику только и остается, что спать - ну или, вот, комиксы.
Из-за них все и вышло: попалась ему история о том, что у жителей прежнего мира, того, что был до катастрофы, имелся странный обычай. Местный бог справедливости, вроде старика Теанна, дарил в Новогодие хорошим детям подарки, а нехорошим зачитывал длинный список их прегрешений.
Не зря тех Древних боги покарали!

Длинные списки Песок ненавидел всей душой, а слово "прегрешение", пахло как несвежая рыба − Песок-то знал, что всякое слово имеет свой запах и цвет. А "прегрешение", как и "нравоучение" были похожи на старую половую тряпку, забытую в ведре.

И никак нельзя было допустить, чтобы младший брат господина получил эту гадость. Особенно когда другим дарят свежую рыбу, сметану, мышей на веревочке, шарики с кошачьей мятой, мечи и прочие приятности. В том, что старый лорд считает мальчика плохим, кот не сомневался − он часто кричал на сына, и почти все, что тот делал, было неправильно, недостаточно или как-то еще не так. Вроде, он и любил сына, но считал, что это побудит его стараться больше и лучше. Самому коту от такого было тошно, хотелось одновременно сдохнуть и кого-нибудь убить.

Но вряд ли старый лорд упустит такой шанс устроить сыну очередное нравоучение - а если за старшего, Тайли-книжника, кот без колебаний готов был шагнуть в огонь, то младший, Киэран, был ему как родной братишка. Кот учил его драться, держал на руках, когда у малыша случался особенно сильный приступ мигрени, − а сейчас, в предпраздничную ночь, осторожно крался к комнате юноши, сжимая в лапах сверток. А в нем − кастет с выскакивающими лезвиями на пружинках.

У малыша нет когтей − зато у него есть друг кот!


Примечание автора: Не уверена, что Киэран когда-либо пользовался этим кастетом, но берег его и хранил, по крайней мере до войны. И когда у него спросили, кажется, в плену, что это и зачем, он ответил: "Подарок моего учителя философии".