Отчасти продолжение предыдущего

[Hildiko-vilnius]

Как-то принц Анейри спросил у лорда Виверны:
– А правду говорят, будто с драконом ты получаешь больше радости, чем с женщиной?
– Если речь о полетах, то правду, – отвечал Киэран.

о чем же еще...

Они снова сидели в комнате с акварелями на стенах. Бывший лорд, как всегда, спиной к свету, на этот раз предзакатному, золотисто-алому. Лица почти не видно, только темный силуэт, обрамленный красным, – готовая картинка. Чай давно выпит, на дворе вечер, пора бы уже и домой, если можно назвать домом бывший дворец гномьего губернатора. Но принц не спешил. Ему было хорошо здесь, в сумрачной полутемной комнате, рядом с этим странным человеком, который говорил невероятные вещи, – и которому, кажется, был интересен он сам, Анейри. И не только в качестве наместника и сына императора, как многим тут, хотя советы Киэран давал очень толковые, – и всегда охотно рассказывал про здешние дела, какие у кого с кем отношения, – и как стоит взаимодействовать с очередным деятелем, исходя из его, принца интересов. Кажется, древнего монстра действительно заинтересовал восемнадцатилетний юноша – и это было очень странно. Иногда, когда принц задумывался, ему даже становилось чуть не по себе...

Но не съест же его дракон? И не потому, что почти неподвижен, – а потому, что интересен? Ему-то было безумно интересно, в этом был азарт и риск – сможет ли он оседлать древнюю морскую тварь, приручить чудовище? Или змей играет с ним, – потому, что у змея сегодня хорошее настроение, а как надоест – сбросит и уйдет на глубину? Не со зла, а просто потому что у него там какие-то свои дела – мало ли дел у древнего чудовища?
Конечно, у Виверны были свои цели – юноша даже представлял примерно, какие. Но в темных глазах светился искренний интерес, и это было очень лестно.
О чем бы еще спросить напоследок, чтобы не нужно было уходить прямо сейчас?

...Интересно, чем он будет заниматься, когда я пойду домой?
Позовет кого-нибудь, чтобы помогли лечь? Или сначала попросит принести еще чаю? В который раз уже наклоняет чайник, словно бы надеялся, что там еще что-то осталось.


– Нет, я имел в виду заниматься любовью, – покраснел принц, еще не пробовавший на тот момент ни того, ни другого.
– Тебе действительно интересно? – Виверна перестал издеваться над чайником и повернулся к нему.
– Ну, да...
– Тогда смотри, – и, придвинув к себе листок бумаги, наглядно объяснил юноше, почему человеку и дракону заниматься этим друг с другом ну никак невозможно. Ни на земле, ни тем более в воздухе.
С рисунками и пояснениями.

– Вот смотри, так выглядит дракон. Тут идут гребни, здесь задние лапы и крылья. Вот сердце, легкие, кишечник, половые органы здесь, – карандаш указывает на какие-то внутренности примерно в низу живота. – А весной, когда у ящеров наступает брачный сезон...

Юноша слушал, завороженный рассказом. Ему говорили, что лорды Виверн знают о своих драконах все – но он и представить себе не мог, что этого всего может быть так много. В конце концов он понял-таки, что да, действительно не могут, никак.
Даже жаль немного – такая шутка пропала зря. А Виверна посмотрел на него – и удержался, не стал просить принести из библиотеки книги, где все это описывалось подробно, с цветными гравюрами. Некоторые даже эльфийской работы – об эльфийской живописи он тоже мог бы много чего рассказать.
Пожалел, значит.


Наконец, когда Киэран перешел к брачным играм и откладыванию яиц, принц не выдержал:
– Все, хватит! В смысле – спасибо, я понял.
– Что именно?
– Что задавать тебе каверзные вопросы – себе дороже.
– Ага! – довольная улыбка сделала бы честь любому дракону. – Тебе хоть интересно?
– Да-да, конечно! – принц торопливо распрощался и поспешил уйти. А то ведь с него станется еще что-нибудь рассказать. Не менее интересное.

А Виверна смотрел ему вслед, думая, что из мальчика, возможно, выйдет толк, если им как следует заняться.
Хороший мальчик, смешной такой...

А юный наместник Полуострова и будущий правитель империи на всю жизнь запомнил, как устроены драконы, и почему между человеком и драконом не может быть ничего лишнего.


И почему-то потом, через много лет, когда ему приходилось отвечать на каверзный вопрос или делать сложный выбор, решать, поступить ли по совести или как удобнее, сделать то, чего от него ждут, соблюсти обычай, или поступить по-своему, перед внутренним взором вставала картинка: неподвижный человек в тяжелом кресле, змеиный взгляд узких глаз, и тонкая рука с темными линиями вен – словно реки на карте – уверенно чертит свинцовым карандашом четкие легкие линии. Бумага чуть шероховатая, с вкраплениями каких-то трав – видимо, из старых запасов...

И ответ сам собой возникал в его голове.