Ужик

[Hildiko-vilnius]

Зарисовка из жизни молодого Киэрана-Виверны и его приятеля.

...Хороший у вас климат, хороший! Особенно для змей, ящериц и черепах. И для таких пижонов, как вы!
Валентин Берестов. "Хороший климат"


Юноша снял сандалии, раздвинул бисерную занавеску. Узор из разноцветных бусинок изображал птицу, летящую над горным озером.
Скорее всего журавля, хотя чайный домик назывался «Сова».
Вытертые каменные ступени, длинный узкий зал с низким потолком, темная облицовка стен. Чуть прохладнее, чем на улице – в такую жару даже и неплохо. На окнах – бамбуковые решетки, на стенах – простенькие акварели, изображающие всевозможных сов и прочих птиц. Наивные стилизации под позапрошлый век – впрочем, довольно приятные...
Дальше – внутренняя зала и комнаты гетер, но сегодня ему туда не надо.
Может, позже...

Место было известным и довольно уютным. Тут заваривали очень неплохой чай, можно было посидеть с приятелями за гномьими шашками, а местные гетеры были весьма искусны в музыке, пении, настольных играх и всем прочем.
Но главное – по другую сторону улицы стоял замок Стрелы, резиденция дома Барса, заведовавшего городской стражей и наземными войсками.
Там же располагались и казармы стражников – поэтому неудивительно, что они бывали здесь регулярно.
Так что для задумки юного Дракончика, младшего из Виверн, это место подходило как нельзя лучше.

В небольшом зале было полутемно и почти пусто – лето, жара, середина дня. Это немного разочаровывало. Но для того, что он собирался сделать, как раз и нужен был вот такой теплый день.
Он любил жару – и терпеть не мог холод.
Как и все змеи и драконы, – шутил отец.
Впрочем, его сегодняшний спутник тоже не любил холода и в какую-нибудь другую погоду мог вообще не согласиться на прогулку.


Молодой Киэран Виверна, несколько месяцев назад отметивший неполное совершеннолетие, сел за низкий столик в углу, откинулся на вытертые зеленые подушки, сделал несколько глубоких вдохов. Кивнул друзьям, сидевшим в дальнем конце комнаты за игрой в "Тринадцать ветров". По условию, они не должны были вмешиваться, что бы ни произошло, но вежливость никто не отменял.
Несколько минут просто отдыхал, ожидая, пока восстановится дыхание, пока глаза привыкнут к полутьме, а его друг немного освоится в незнакомом месте.
Чуть сдвинул широкий рукав верхней рубашки, провел пальцем вдоль длинного узкого тела. Из рукава тут же высунулась небольшая изящная голова с любопытными глазками-бусинками и желтыми пятнышками по бокам.


– Мне – чаю с имбирем, женьшенем и апельсиновыми корочками, – сказал он подошедшей служанке, девочке лет десяти-двенадцати, после обычного обмена приветствиями.
– Ой, змейка! – изумилась малышка. – А она не кусается?
– Нет, – улыбнулся Киэран, – это уж. Он не ядовитый и не кусается. Если не укусишь первая, конечно, – юноша вспомнил маму, и сердце привычно кольнуло.

...Госпожа А-Рэнги, помнится, всегда говорила сыновьям, что домашние змеи не кусают первыми – только если на них наступить, ну или в отместку.

Но девочка, вроде бы, не собиралась кусать ужа.
– Ой, какой славный... А можно потрогать?
– Можно, – он протянул руку. И подумал, что чаю может и не дождаться. Ну и ладно, не затем шел, – хотя пить хотелось очень сильно. Таскать воду с собой он поленился, а покупать в городе не стал – пожалел денег. Да и зачем, раз идет в "Сову". В самом худшем случае – Барсы вряд ли откажут задержанному в такой малости...
– А еще можно принести ему куриное яйцо или лягушку. И посмотреть, как он будет есть.
– Сырое?
– Да, чем свежее, тем лучше.
– Я сейчас, – девочка осторожно коснулась теплой чешуйчатой кожи, осмелев, провела пальчиком по узорчатой спинке и убежала.

Рядом с ней семнадцатилетний Киэран чувствовал себя давно и безнадежно взрослым.
К тому же у него был змей. А в десять лет безопасный ручной уж, понятное дело, куда интереснее незнакомого молодого человека, – это он по себе помнил.
Оно и понятно – взрослых она видит каждый день, а ужа, наверное, впервые.
Хотя он в свои десять уже на драконе летал...
Славная малышка. Может быть, такой могла бы стать его младшая сестренка... Он привычно скомкал эту мысль и отбросил прочь, как неудавшийся рисунок. Потянулся, взял с соседнего стола листок, на котором кто-то начал было записывать ходы "Сторон света", достал из кармана карандаш и начал набрасывать – остренькая мордочка с резкими чертами, усыпанная веснушками (красиво же!), копна необычно жестких темных волос, огромные ярко-зеленые глаза – признак смешанной крови, яркое платье с набивным рисунком, на запястье нитяной браслет, одинокая голубая бусина переливается, как капля дождя...
Девочка была немного похожа на лисичку – чем-то трудноуловимым. Он улыбнулся и дорисовал роскошный пушистый хвост. Пятистишье, сравнивающее малышку с Айю-Шелковой-Косынкой, отважной девой-оборотнем из древней легенды, сложилось само собой.


Часа через полтора трое воинов дома Барса, заглянувшие в "Сову" выпить чаю, застали необычную картину.
Молодой Виверна аж светился от непривычного внимания. Давешняя служанка, две девочки постарше – ученицы гетер, их наставница и мальчик лет семи гладили змейку, наперебой предлагая ей лягушек и прочие лакомства.

– Что там? – высокий светлый эльф, с узкими синими глазами и волосами цвета спелой пшеницы, заплетенными в причудливую косу, был, по-видимому, старшим в группе. Его спутники – золотисто-рыжий меоквэнди и девушка-полукровка из темных эльфов – смотрели на эту компанию с едва скрываемым удивлением.
– Молодой Виверна зашел покормить ужика, так дети им в пруду лягушек наловили, – ответил с усмешкой хозяин, змеелюд-южанин, подавая заказ.

Чай с мятой и льдом в высоком стакане для лорда Барса, фрукты, замороженные со сливками, для его приемной дочери и молоко с капелькой кошачьей мяты для котоэльфа.
Лорд Барс не одобрял употребления алкоголя в рабочее время.
Как и ядовитых змей, которых молодые люди носили иногда в широких рукавах верхней одежды.
Как и многое другое, представляющее опасность для жителей города.
Работа у него была такая – не одобрять.

– Понятно...
Эльф сделал глоток и внимательно посмотрел на юношу.
Обычай носить в рукавах ядовитых змей был, к сожалению, весьма распространен среди аристократической молодежи.
Это было строжайше запрещено – и каралось достаточно сурово, даже если змея никому не причинила вреда. По мнению лорда Барса, отвечавшего за поддержание порядка на улицах Инлоарта, змеи были куда опаснее мечей, ножей, метательных колец, кастетов с ядом и прочего холодного оружия – то, по крайней мере, не имело обыкновения убегать и редко кусалось само, без помощи владельца. А змея могла, особенно при неумелом обращении – и ищи ее потом. Переполох, беспокойство и вечное "куда смотрит стража".
И змейку жалко...
Дурацкое увлечение накатывало волнами, появляясь и исчезая, то распространялось почти на всех, то ограничивалось почти одними Вивернами, от которых, по официальной версии, когда-то и пошло. И которые, к слову, всегда умели обращаться со змеями – те от них никогда не убегали...
...И пресечь его не удавалось ни внушениями, ни наказаниями – он периодически вспыхивал то то в одном, то в другом клане самое меньшее два-три раза в столетие.
А этот придумал заменить ядовитую змею безобидным ужом.
Забавно...
Ишь, млеют как котята – оба...

Нынешнего лорда Виверну Барс немного знал, а вот сыновей его пока не доводилось. Это, видимо, младший – старшему пять лет назад было шестнадцать, а этому сейчас примерно столько же...
Невысокий, обманчиво-хрупкий подросток с потемневшей и обветренной от солнца кожей – видимо, от частых полетов. Слишком резкие черты лица – с годами это станет еще заметнее, чуть выступающий нос (не плоский, как у большинства тхаари), едва намеченные скулы, миндалевидные, почти не раскосые глаза, вертикальная складка прикрывает слезный бугорок – из-за этого взгляд кажется странно-неподвижным, почти как у змеи. И роскошный хвост, перехваченный обрывком тесьмы. Черные волосы с медно-красным отливом и тонкими прядями ранней седины. Видимо, от матери.
...Или от жизни?
Если так, было бы жаль – и значило бы, что старший лорд Виверна с треском провалил некогда порученное ему дело. Тогда лорд Барс лично озаботился, чтобы этим поручением все и ограничилось. Возможно, он, Барс, дал этому человеку неподходящее задание, хотя пять лет назад это казалось ему неплохим решением, более-менее устраивающим всех. Ладно, это он выяснит.

...На головной повязке мальчика был вышит клановый знак – черный дракон, расправляющий крылья. Такой носят совсем юные Виверны княжеского рода, еще не имеющие официального статуса и связанных с ним обязанностей. Впрочем, какие обязанности могут быть в его годы... На левой щеке – веточка с едва наметившимися бутонами, универсальный символ студентов, изучающих клановое ремесло.
Мальчик учится быть драконом...
Интересно, чему учатся молодые дракончики?
На правой, где обычно рисуют официальные должности и звания, естественно, пусто –
Лорд Барс был бы весьма удивлен, узнай он, что в последние два года Киэрану регулярно приходится наносить на правую сторону даже и не меч, стрелу, коготь, или еще какой-нибудь воинский знак, а язык оранжевого пламени или оскаленную драконью морду – символы тех, кто ведет в бой летающее войско.
...Перед боем соответствующие изображения обычно прикрепляли к шлему или к доспеху, а вот на всевозможных клановых сборищах, где важно дать как можно более полные сведения, рисовали справа, как и любой символ официально занимаемой должности.

На головной повязке самого эльфа красовался вольготно дремлющий горный кот – символ главы дома. Причем иногда эльфу казалось, что нарисованный барс отсыпается за них обоих; он даже стихи об этом сочинил, правда, никому не показывал.
Все равно каким-то образом разошлись, стали песней, причем довольно популярной среди его подчиненных – хотя, будь его воля, мелодию он бы сделал чуть другой...
Справа он обычно рисовал наконечник стрелы или лапу с когтями, в зависимости от того, надо ли было подчеркнуть его личное воинское мастерство или то, что он воин и командир; слева – стилизованное изображение арфы или лютни. Или цветущее дерево – знак отца большого семейства; которым пользовались, в основном, эльфы.

Вообще-то, у эльфов не принято рисовать на себе что бы там ни было. Поэтому давным-давно, когда кланы еще только формировались, было решено, что они могут носить клановые знаки на медальонах, на одежде и так далее. Но сейчас большинство эльфов Полуострова предпочитало рисовать их на лицах, как и все здешние обитатели. Просто потому, что они были частью народа Полуострова и это было для них важно.
...Разумеется, так, чтобы изображение цветка или зверя подчеркивало природную красоту.


В целом, лорд Барс был скорее доволен. Юноша, которому пришла в голову подобная мысль, вызывал определенный интерес и, пожалуй, симпатию. Возможно, даже заслуживал некоторого уважения.
Особенно если другие последуют его примеру – хотя это вряд ли.
...Однако интересные дела происходят в доме Виверны. А юному дракончику, кажется, нелегко придется в жизни, как подрастет... К сожалению, люди придают внешности слишком большое значение. Особенно такой необычной. Слишком узкое лицо, необычный разрез глаз...
Среди предков юноши явно затесались жители метрополии, северные варвары, или еще какие-нибудь чужестранцы, а красноватые пряди выдают потомка Миарлинн. Люди Полуострова почему-то недолюбливают полукровок. Барса это скорее огорчало, но сделать он мог немногое.

Впрочем, судя по тому, как он смотрит и двигается, там и сейчас все непросто...


Их взгляды встретились – длинные и чуть раскосые глаза тысячелетнего эльфа, лучника и барда, в которых плескалось вечное море, – и спокойный, немного насмешливый взгляд черных миндалевидных глаз с чуть заметной ехидной искоркой.

Несколько мгновений Барс и молодой Виверна смотрели друг на друга, потом эльф кивнул и занялся своим чаем.
Киэран ответил уважительным наклоном головы.

Лорд Барс и сам был бы не прочь подойти погладить ужика, но тот явно не страдал от недостатка внимания – да и не хотелось портить детям радость.
Они казались такими довольными, что эльф не решился нарушить это хрупкое мгновение счастья, недолгое, как утренний иней на траве. А вот описать в стихах или, скорее, даже сделать из этого картинку под восьмистишие... Но это потом, дома, когда жару сменят нежно-сиреневые сумерки, а дневная смена закончит с докладами. Если не будет никаких особых происшествий, требующих его внимания, – а они, к сожалению, бывают чаще, чем хотелось бы.

А вот его приемная дочка подошла, не удержалась – и через мгновение уже сидела в кругу детей, протягивая ладонь, чтобы погладить змейку.
Сам лорд Барс предпочитал собак – огромных, мудрых, ласковых, с густой белой шерстью, голубыми глазами и стоящими торчком ушами.
Тоже голубыми.


Пройдет меньше пятнадцати лет – и они, Барс и молодой Виверна, станут союзниками, будут вместе защищать обреченный город, возводить стены, обучать городское ополчение, бок о бок сражаться на улицах, прикрывать друг друга, уходить от преследования...
И в плену тоже окажутся вместе.

Между этими двумя никогда не было особенно близкой дружбы. Хотя потом, через много лет, будут говорить, что их творчество пронизано схожими мотивами, и это, несомненно, говорит о некотором сходстве характеров и душевных устремлений.

Хотя рисовать Киэран предпочитал в староэльфийской манере, на особым образом разлинованных листах, а Барс – в более современной, традиционной для Полуострова, когда небольшой рисунок в пару штрихов составлял одно целое с небольшим стихотворением или рассказом.
Зато в стихах эльф предпочитал строгость форм, фиксированное количество слогов и строк, связанных аллитерациями и жесткой рифмой, а Киэран – традиционные восьмистишия, а то и белый стих с рваным ритмом и парой внутренних рифм.

Но темы они действительно часто выбирали близкие – что в стихах младшего Виверны, что в картинках-рассказах лорда Барса отражалась, как в небе или в лужах, появляющихся на улицах Йинлоартэ после дождя, простая, повседневная жизнь города и его обитателей.
...Птица, взлетающая с ветки, кошка, пьющая забытый кем-то чай, бегущие облака, похожие на корабль или развалины старинной крепости, собака, неспешно трусящая по своим собачьим делам, цветы, пробившиеся между камней, дети, играющие среди осенних листьев, две пожилые дамы-котолюдки увлеченно беседуют у фонтана о чем-то своем, мальчик-меоквэнди с воздушным змеем, гоблин, молодые люди из дома Баклана и эльфийка-художница прячутся от дождя под узким козырьком крыши, подростки, покупающие сладости у уличного торговца с маленькой дочкой – явно на последние "капельки", по реке скользят праздничные лодки, над городом реют клановые стяги...
Мимолетные, случайно выхваченные кусочки последних предвоенных десятилетий.

Они действительно говорили почти о том же, пусть по-разному. Может, потому, что оба они, что эльф, что человек, любили этот город с его тысячелетней историей, буднями и праздниками, палящим солнцем, зимними дождями, весенней дымкой и пронизывающим морским ветром.

Ни тот, ни другой не считали эти зарисовки серьезным творчеством, искусством – скорее, своего рода развлечением или разрядкой. Наверное, обоих бы удивило, узнай они, что через несколько веков именно это будет считаться выдающимся творческим наследием – а не филигранно отточенные сонеты и рондели эльфа и не картины Киэрана, написанные по канонам страоэльфийской живописи.
Впрочем, из его довоенных работ, кажется, вообще мало что сохранилось...


...И все же, несмотря на отсутствие близкой дружбы, их связывало то чувство взаимопонимания и полного доверия, когда знаешь – на этого можно положиться, ему можно поручить важное дело, он не подведет и не предаст, прикроет, если нужно, сделает все так, как нужно, все, что в его силах, и, может быть, еще немного...


Когда их вывели на эшафот и привязали к пыточным столбам – усталых, измученных, уже не раз избитых, они успели еще обменяться взглядами.
...Сине-серое осеннее море, будто подернутое пеплом, и черный, полный яростного бессилия. Словно мерцающий уголек – не понять, то ли погаснет сейчас, превратится в мертвую головешку, то ли вспыхнет с новой силой.
Ему удалось высвободить левую руку и ударить – но не спасти ни себя, ни Барса. А вот незнакомому змеелюду и какому-то совсем молодому темному эльфу, кажется, удалось тогда уйти. Еще двое сородичей Барса погибли тут же, у подножия эшафота, что в данных обстоятельствах, пожалуй, тоже, можно было считать удачей.


А пока – был теплый летний вечер, солнце уже опускалось за море, золотя крыши башен и верхушки деревьев. Закат окрашивал город теми неповторимыми, чуть приглушенными тонами, в которых еще только угадывалось приближение сумерек – и каждый дом, каждая улица, перекресток, площадь с фонтанами, домики с причудливыми балкончиками и башенками, все эти арки, мосты и переулки были достойны рисунка или небольшой поэмы.
Он очень любил это время – впрочем, он любил Йинлу в любое время суток. Молодой Виверна наслаждался каждым мгновением пребывания в городе – почти физически. Жарой или ветерком, дождем, запахами моря и кораблей, садов и улиц, или вот из полуподвальной мастерской еле слышно пахнет деревом и краской, а из лавочки на другой стороне улицы – заморскими пряностями...

Дома его ждали любимый дракон и две недочитанные книги о свойствах редких растений – безумно интересно!

...Рисунок вместе со вплетенным в него стихотворением сцапала давешняя малышка
( – Ой, а можно?!)
Ну и здорово, что ей понравилось... Такие вот легкие шуточные стихи-картинки у него в то время вообще получались легко, он их не ценил и не берег – если кому надо, то и пусть.
...Потом она долго хранила его в своей шкатулке с сокровищами, вместе с бусинами, старинной куклой, редкими камешками и маминой подвеской. Тхайарэ, жители болот и лесных урочищ, люди Третьего Народа, считали, что у каждого ребенка должна быть своя шкатулка с сокровищами...
Девочка действительно была оборотнем, но открыто носить хвост здесь, в городе, пока стеснялась – впрочем, Киэран об этом, кажется, так никогда и не узнал.
Она выросла, вышла замуж, родила троих или четверых детей, незадолго до войны уехала из города, а больше я о ней ничего не знаю.


Идя домой, Киэран был скорее доволен – он вообще редко ввязывался в споры и никогда не позволял взять себя на «слабо». Но благодаря спору, предложенному недалеким приятелем Айорэ, внуком Огненной Змеи, он хорошо провел время с двумя гетерами и накормил ужика на неделю вперед. Лягушек, которых добрые девушки, убедившись, что змейка больше не съест, вручили ему упакованными в подарочную коробочку, перевязанную бантиком, он выпустил в первом же пруду.
...И денег с него за это не взяли – кстати, стоит иметь в виду: здесь бесплатно обслуживают змей. Сводить, что ли, сюда Наари – так ведь не поверят.
Он ведь тоже не сразу понял, хотя, казалось бы, вместе росли-учились.

...А главное – получил немалую сумму на карманные расходы. Часть придется потратить на угощение друзей – а на остальные он купит краски. Настоящие, эльфийские, что не выцветают и не блекнут со временем. Киэран видел такие в магазине, и стоили они – он тогда только вздохнул, прикидывая, сколько месяцев ему придется копить – и ни гетер, ни театра, ни книжек новых, ни альбомов со старинными миниатюрами, ни даже чаю выпить в городе. Пусть он и командовал войсками Дома, но содержание-то ему платили как несовершеннолетнему родственнику главы клана, хотя тогда он об этом еще почти не задумывался.
А теперь должно хватить – ну, почти. Особенно, если подгадать, когда в лавке будет не только гоблин-продавец, но и темный эльф-художник с золотыми глазами и теплой улыбкой, от которого слегка пахло алоэ. Он почему-то симпатизировал молодому Виверне.

Так что сейчас он пойдет и купит краски.
Самый большой набор, на четыре дюжины цветов.
Условие спора звучало как "принести в «Сову» одну из ваших змей так, чтобы увидели Барсы". Ну что ж, увидели, некоторые даже потрогали – он подумал о том, как красива была та темная эльфийка с ужиком на руке. Хотя она и сама по себе симпатичная, конечно...
Вид и характеристики змеи никто не уточнял – а зря.



...Первую половину суммы он заработал, на спор поцеловав кобру. Это было очень смешно. Кобра была сытой, довольной жизнью – он об этом позаботился. Две с половиной октады кормил от пуза, когда не видела дева Ниалан, которую он называл Наари. Девушка присматривала за ядовитыми змеями и любила их как родных.
Впрочем, к родным она, кажется, никогда не относилась с такой теплотой и нежностью. И у нее были на то причины, ведь мать продала Ниалан Вивернам, когда девочке едва исполнилось четырнадцать, сразу после смерти отца – и, надо сказать, той еще повезло, могла бы и в гетеры или в служанки трактирные. А тут все-таки все свои, у Виверн Наари ходила в школу ходила, и змеи ей нравились.

...Брал на руки каждый день – змею, понятно, не деву, – он вздохнул. Дева бы не позволила, укусила бы почище той змеи – а она куда ядовитее любой кобры... Вот кого действительно опасно было целовать, но, к счастью, Айорэ с приятелями об этом ничего не знают. К тому же с коброй они были дружны с детства – с его детства.
...Когда-то давно пятнадцатилетний Киэран таскал ее в рукаве и даже выходил с ней в город – и никто его не поймал! И это действительно производило впечатление на девушек – правда, почему-то не такое, на которое он рассчитывал. А Ниалан, которая тогда как бы считалась его девушкой, шипела и ругалась, что он мучает змейку.
Отчасти ей назло и таскал, честно говоря.
А потом старший брат сказал, что хватит уже, ну что ты, как маленький. Он обиделся, но внял, а кобру навещал регулярно и время от времени даже гулял с ней по саду. Он знал, конечно, что змеи – существа неразумные, мозг у них маленький, крепкая привязанность им, как правило, не свойственна... Но ему часто казалось, что его прежняя подруга сохранила к нему какое-то подобие нежности или даже чего-то большего – кобра, понятное дело, а не Ниалан. Та, пожалуй, даже слишком разумна, и мозг у нее, должно быть, как у трех драконов вместе взятых – а толку...